Вернулись домой. В доме пусто: печка-буржуйка, мятый котелок, алюминиевая кружка на столе и мороженая картошка в подполе. Из одежды - только то, в чем вернулись.
Есть нечего. Спасло то, что в доме остановились на постой военные. Солдаты готовят еду, дети сидят на нарах, смотрят. А солдаты наварят себе кашу и всем накладывают. Так и кормили семью. Это продолжалось месяца три, потом военная часть снялась и ушла вслед за уходящим фронтом.
Настал голод. Семьям колхозников, призванных на войну, не давали продуктовые карточки. Подразумевалось, видимо, что в деревне и так хорошо живут... Ели, что придется: лепешки из лебеды с мороженой картошкой, щи из свекольной ботвы.
Деревня понемногу оживала, стал собираться народ. Дед Никита собрал инструмент, пошел по деревне подрабатывать по столярному делу. В оплату получал немного еды. Кому кадку поправит, кому табурет починит, вставит стекла в рамы. Вечером несет то муки, то зерна, то повала.
К весне совсем ослабли. Не было сил копать огород. Мать рассказывала: копнёшь лопатой два-три раза и остановишься - дышать тяжело, голова кружится. А копать надо, иначе впереди смерть. Дед Никита старый, от голода ослаб совсем, лежит. Дети маленькие. Очень много сил отнимала заготовка дров. Да и все домашние работы делать приходилось вечером, ночью. Днем - бесплатная работа в колхозе.
В это тяжелое время семью от смерти спасла сестра матери, тётя Таня. Она работала в военном госпитале в Сходне. Ей удавалось добыть какое-то пропитание. Раз в неделю приходила в Горетовку, приносила еды.
Понемногу восстановился колхоз. Зарплату не платили, но на трудодни стали выдавать овес. Если бы не этот овес - народ бы умер от голода. Дед Никита сделал ручную мельницу. Овес мололи, мочили, потом в чугуне три раза в день варили овсяный кисель.
Добывали пропитание всеми возможными способами. Продавали дрова. Мать с младшей сестрой готовили связки аккуратно напиленных и наколотых еловых дров. Кто не знает, ель полегче, чем другие породы. Делили вязанку на две части, перекидывали через плечо и несли обычным путем через поле, лес, овраг на станцию Крюково. Дальше везли поездом в Москву на Центральный рынок. Там дрова продавали, покупали еду. Так же возили в Химки на продажу свеклу, грузили в заплечный мешок по три ведра.
Потом уже мать устроилась в Химкинскую надомную артель и, днем работая в колхозе, по ночам прирабатывала, вязала на спицах носки-варежки для фронта. Ей выдали рабочие продуктовые карточки, которые отоваривали хлебом по 150 граммов. Немного полегчало. А носки и варежки потом мать вязала для нас быстро и с закрытыми глазами.
Дед Никита умер от несварения после того, как вдоволь наелся хлеба после нескольких голодных лет.
К концу войны разжились телочкой. Через год она стала давать молоко. Ели уже кисель с молоком.
Война кончилась, отец, один из немногих, вернулся с фронта. Но полуголодная жизнь продолжалась еще долго. Работали в колхозе, но всю продукцию сдавали государству. Кормились личным подворьем, но и здесь было нелегко - трудно с кормами, государство душило налогами.
Тяжелую жизнь прожили мои родители. Это судьба всего того военного поколения...