Нибур

Стоит только закрыть глаза

Крюково моего детства, 60-е годы

В 1960 году мне исполнилось пять лет. Это тот возраст, когда события начинают откладываться в детской памяти. И следующее десятилетие, шестидесятые годы, я провел в Крюково. Многое из того, что было в жизни потом, забылось, а эти детские, самые яркие воспоминания будут жить со мной всегда, пока жив я сам.

Время порой играет с нами. С той поры моего детства в Крюково прошло пятьдесят с лишним лет. Не так уж и мало, жизнь одного человека. Моя жизнь... Более того, порой начинает казаться, что прошли даже не десятилетия, а многие столетия, целая эпоха – настолько события и люди той поры отличаются от сегодняшней действительности!

Но стоит только закрыть глаза, и представляется, будто все это было только вчера. Я сижу босой в одних трусах на теплом крыльце нашего крюковского дома, жмурюсь на утреннее солнце, играющее мне в глаза сквозь ветви ели, растущей на соседнем участке, и грызу только что сорванное яблоко. И рядом со мной оживают те удивительные люди шестидесятых, светятся их улыбки и слышны их голоса, а во рту вспоминаются неповторимые запах и вкус моей любимой грушовки.

Стоит только закрыть глаза…

1. Переезд в Крюково

Мой отец прошел всю войну. Когда он был призван на фронт в июне сорок первого года, у него уже была семья: жена и две дочки двух и четырех лет. На войне он был несколько раз ранен. Но Бог сохранил его от смерти, а недюженное природное здоровье помогло вылечиться от тяжелых ранений, и он один из немногих вернулся домой живым и в полной силе. Моя будущая мать в тяжелейших условиях тыла и сама выжила, и детей сохранила. И, видимо, после стольких лет военных тягот и лишений у моих родителей кипела такая страсть к жизни, что после войны у них родилось еще четыре сына. Я – самый младший в семье с шестью детьми.

Жили мы в деревне в пяти километрах от станции Крюково, что на сороковом километре Октябрьской железной дороги, ведущей из Москвы в Санкт-Петербург, а тогда Ленинград. В деревне у нас был старый дом, изрешеченный в войну осколками от упавшей через дорогу бомбы. Для такой большой семьи отец, волевой решительный человек с харизмой батальонного разведчика, решил поставить новый дом.

В условиях сельской послевоенной бедности 50-х годов такое большое дело, как постройка дома, было по плечу не каждому жителю нашей деревни. Где взять такие средства? За работу в колхозе денег не платили. Отца выручало то, что он все-таки получал небольшую зарплату. Мужиков после войны осталось мало, а уж грамотных и партийных - по пальцам пересчитать. И отец, до войны закончивший что-то вроде сегодняшнего техникума и на фронте вступивший в партию, поневоле занимал небольшие руководящие должности председателя сельсовета, председателя колхоза. И, хотя по факту он так же, как и все рядовые колхозники, работал на пахоте, покосе, уборке, извозе - он один из немногих получал какое-то денежное довольствие от государства. Кроме того, поскольку он вырос в семье столяра и умел делать несложную мебель, по ночам дома он работал у верстака и собирал столы, буфеты, гардеробы на продажу в Москву. Еще был небольшой доход от реализации продукции домашнего хозяйства: выращиваемой картошки на огороде и домашней живности во дворе. Но надо признать, что излишков для продажи оставалось немного, большую семью прокормить непросто. На все вырученные небольшие деньги отец и мать, отрывая, может быть, от приобретения самого необходимого, стали покупать лес для постройки дома. Так, за несколько лет напряженного труда им удалось рядом со старым домом поставить сруб большой пятистенки. Думается, что можно было бы написать отдельную книгу о том, как нелегко досталось им каждое бревно будущего нового дома.

В то время, как старшее поколение нашей деревни работало в колхозе, молодежь старалась устроиться на работу в городе, далеко от дома. Они каждый день утром затемно шли пешком до станции Крюково, а потом на поезде с паровозной тягой добирались до места работы в Химки или в Москву. Возвращались домой уже поздно ночью, но такие усилия оправдывали себя. В городе на заводах они получали зарплату, а это сильно отличалось от бесплатной работы их родителей в колхозе. И моя старшая сестра также стала работать в Москве, и старший брат после окончания нашей семилетки поступил учиться в московский техникум.

Все дети нашей семьи учились в школе на «отлично», и отец посчитал своим долгом дать возможность нам продолжить свое образование сверх нашей деревенской семилетки. А для этого необходимо было переехать поближе к цивилизации, к железной дороге. И отец принял второе стратегическое решение: получил земельный участок на окраине поселка Крюково, всего в десяти минутах ходьбы от одноименной железнодорожной станции.

И, как только постройка сруба нового дома была завершена, каждое бревно в торце пометили масляной краской буквами и цифрами, затем сруб разобрали и перевезли на новый участок в Крюково. Это случилось весной 1960 года.

На новом месте приготовили прочный кирпичный фундамент и в соответствии с разметкой заново собрали на нем перевезенный сруб. А затем стали строить дом дальше, подводить под крышу. Но время не терпело, наступал новый учебный год для детей-школьников. Зная решительный характер отца, нетрудно предположить, что 30 августа в новый, совсем еще не готовый к проживанию дом переехала вся наша семья. На следующий день двух моих братьев мать записала в Крюковскую школу, и еще через день, первого сентября, они приступили к занятиям.

Мы стали жить в новом доме, но домом его назвать можно было с трудом. Крыши не было. Только-только были установлены матицы и набран потолок из досок-тридцатки и появилась защита от дождя. Пол был пока только в одной половине дома. На месте будущих окон и дверей были проемы, которые на ночь забивали листами фанеры, а утром снова открывали. Но на строительстве постоянно работала небольшая бригада плотников, и дела быстро продвигались.

Хитростей в строительном деле немало. Секреты, накопленные столетиями, скрываются во всем, начиная с правильного выбора деревьев в лесу. Отбираются ель и сосна, во внимание берутся диаметр и прямизна ствола, отсутствие большого количества сучков. Выбранные деревья надо пилить в феврале, когда в деревьях вымерзает поднимающаяся по стволу вверх влага, и когда удобно вывозить бревна из леса по легкому санному пути. Потом, в апреле, когда кора «отпотеет» от древесины, бревна следует ошкурить. Концы бревен надо оставить нетронутыми, чтобы при последующей обязательной сушке на солнце бревна не потрескались. Через месяц-два, когда сок, что был под корой, впитается в дерево и засохнет на солнце, верхний слой бревна становится прочным и в будущем хорошо защищает его от проникновения внутрь влаги. Только теперь можно приступать к обработке бревен и их сборки в сруб. Вот поэтому северные деревянные постройки, возведенные с соблюдением всех правил, стоят уже несколько столетий.

Между бревнами для утепления прокладывается лесной мох или льняная пакля. Мох предпочтительнее. Правильно заготовленный, он обладает мощными антисептическими свойствами, лучше предохраняет древесину от влаги и вредителей, а жителей защищает от домашних насекомых.

Прежде, чем приступить к окосячке оконных и дверных проемов, сруб должен пройти усадку, иначе потом окна будут искривляться, а дверь перекашиваться и плохо закрываться. При окосячивании окна очень важно нижний брус (подоконник) установить с небольшим наклоном, чтобы не скапливалась влага, образующаяся на границе теплого воздуха в доме и холодного на улице. Без наклона подоконник будет намокать, и дерево быстро загниет. Наклон должен быть направлен не наружу, а внутрь помещения, иначе стекла будут потеть.

Печь – сердце деревенского дома. Она и отапливает дом, и служит для приготовления пищи. Поставить печь – особое искусство. Хорошая печь сохраняет тепло в себе и экономно расходует топливо, а плохая «жрет много дров» и «отапливает улицу». Правильная конструкция дымохода обеспечивает хорошую тягу и быстрый жаркий огонь для варочной плиты. Печная труба должна выступать над коньком крыши, чтобы ветер с противоположной стороны дома не задувал дым обратно в трубу.

Первым делом надо правильно выбрать конструкцию печи, подходящую для данного размера и планировки дома, и спроектировать варочную часть, устраивающую все капризы хозяйки, которой предстоит провести у печи немало времени. Идет долгое обстоятельное обсуждение: приглашенный на подряд мастер-печник предлагает варианты будущей печи: «русская», «шведка», «голландка»… А хозяин с хозяйкой выбирают. В конце-концов утверждается оригинальная конструкция печи, сочетающая комбинацию всех известных видов и собственных «ноу-хау» печника, которые есть у каждого мастера.

Конечно, при строительстве нашего дома удавалось соблюдать далеко не все правила, торопило время, и, средств хватало только на самый экономный вариант. И бревна отбирались не с такими капризами. И при сборе сруба для перекладки бревен применялась пакля, потому что мох надо заготовить и высушить самому, это непростое трудоемкое дело, а пакля продавалась в готовом виде и стоила относительно недорого.

Но, поскольку бригада хорошо знала свое дело, работа продвигалась успешно. Плотники проконопатили весь дом, положили на стены сруба перекрытия и поставили на них стропила высокой двускатной ломаной крыши с большим чердачным пространством, потом обрешетили крышу и покрыли ее рубероидом и шифером, зашили фронтоны плотно подогнанным, чтобы не продувало, шпунтованным тесом, окосячили окна и двери, настелили пол в обеих половинах дома. Старший брат отца, квалифицированный столяр-плотник, связал комплект зимних и летних оконных рам для восьми окон дома, широких трехстворчатых итальянских по фасаду, и двустворчатых по боковым сторонам дома. Печник поставил печь.

Готовых строительных материалов тогда не было. Все деревянные детали дома: матицы для потолка, бруски, длинные и узкие для стропил и толстые и широкие для окон и дверей, доски, толстая пятидесятка для пола и тонкая двадцатка для крыши – все плотники изготавливали на месте из целиковых бревен.

Бревна распускались на бруски и доски вручную специальной большой продольной пилой с двойными ручками с каждой стороны, направленными поперек полотна. Для распилки бревен были построены высокие козлы. На них закреплялось бревно-заготовка, и двое пильщиков начинали его пилить. Один из них стоял высоко наверху и, нагнувшись вниз, брался двумя руками за ручку пилы. Разгибаясь, он тянул пилу вверх. Затем другой пильщик, стоявший внизу на земле, так же, двумя руками, сгибаясь и немного приседая, тянул пилу обратно сверху вниз. Движения широкие, размашистые, это очень тяжелый физический труд.

Напиленные таким образом бруски и доски затем опиливались по ширине, строгались рубанком и, при необходимости, выравнивались до гладкого вида фуганком. Горбыль (боковые обрезки от круглых бревен) и штакетник (боковые обрезки досок) тоже шли в дело, ими зашивали стены сарая и закрывали пролеты забора.

Я в школу еще не ходил, целый день без устали вертелся на стройке, и до сих пор помню тот сладкий запах свежих опилок и стружек.

Бригада состояла из четырех плотников. И, хотя все они были высокие профессионалы своего дела, все же каждый из них имел свою особую специализацию. Два плотника помоложе и посильнее ловко пилили, умело работали на высоте. Третий, рыжий окающий карел Николай, здоровенными ручищами играючи тесал бревно топором. Четвертый плотник, еще крепкий старик с большими седыми усами из соседнего села Алабушево, не мог тягаться с молодыми на тяжелых работах, но зато он классно работал рубанком, точно и быстро размерял и пилил заготовки досок и брусков. Имея хороший глазомер, он руководил всеми установочными работами. Еще он содержал в порядке весь столярный и плотницкий инструмент бригады.

Все тяжелые работы, такие, как подъем наверх бревен - плотники выполняли всей бригадой.

Плотники всю неделю работали с утра до позднего вечера, и здесь же, на стройке ночевали в небольшом построенном временном жилом сарае. В субботу они заканчивали работу пораньше, мылись, а в воскресенье устраивали выходной день. Те, кто жил поближе, уходили домой. Остальные оставались на стройке, они просто отдыхали от изнуряющего физического труда. Надо заметить, что водки плотники не пили совсем, только в субботу после бани принимали за ужином стопку-две. Да по-другому и быть не могло. Водка в работе не помощник.

Также, я знаю, сельские жители совсем не пили водку в горячую пору покоса. Да и как пить? Выпьешь - потеряешь следующий день, даже пусть одну росную покосную зарю. Также и при других тяжелых сезонных работах не до пьянства. Летом день год кормит! Упущенное золотое время страды не наверстаешь! И сельские жители употребляли хмельное только в большие праздники, которые и приходились на межсезонье. Поэтому-то, в отличие от расхожего мнения сегодняшних «знатоков» нашей истории, русский народ никогда в пьянстве отмечен не был.

Только к зиме постройка дома в основном была завершена, и плотники получили расчет. Не знаю, сколько им заплатили, но помню те толстые пачки мятых мелких трехрублевых и пятирублевых купюр, которые пересчитывал и выдавал мужикам отец. Это еще раз говорит о том, что мои родители по крохам собирали средства на постройку дома.

Деньги эти были еще дореформенными. Денежная реформа была в следующем 1961 году. В оборот были введены новые купюры и монеты, стоимость всех денег изменилась в десять раз. Только медные деньги остались неизменными, и их стоимость осталась прежней. Как раз перед реформой к моей старшей сестре ходил на свидания кавалер, он сбрасывал медную мелочь ей в копилку. И после реформы в копилке неожиданно оказалась приличная сумма денег, на них сестра купила настольную лампу.

Народ с трудом привыкал к новым деньгам. Помню, как сосед похвалялся новой рублевой купюрой, а мать осуждала его: «Чему радуется?! Поменял десять рублей на один – и доволен!..»

В первую зиму печь топили дровами. Вечером ложились спать в тепле, но к утру дом выстывал так, что было видно дыхание. Родители поднимались рано, заново разжигали печь, чтобы нагреть дом к подъему детей в школу, но тепло набиралось медленно. Для улучшения ситуации на следующий год мы сделали паровое отопление: в печь вставили котёл, развели по большому дому металлические трубы, в комнатах установили чугунные батареи. Систему заполнили водой и стали топить печь углём. Уголь, засыпанный в печь вечером, горел почти всю ночь, и котел прогонял горячую воду по трубам к батареям по всему дому. В доме стало постоянно тепло.

Потом достройка и перестройка дома продолжались еще много лет. Мы утеплили входную дверь, построили большую и светлую террасу с высокими окнами и большое крыльцо с широкими ступенями; обустроили дом внутри: покрасили полы краской, переборками разделили внутреннее пространство дома на комнаты, устроили летнюю жилую комнату на большом чердаке; отделали дом снаружи: установили на окна красивые резные наличники, зашили застрехи и закрыли углы сруба тесом, покрасили весь дом масляной краской; поставили вокруг дома красивые лавочки; для постоянно заваливающегося и требующего частой починки забора поставили более надежные столбы из асбестовых и металлических труб вместо деревянных столбов; построили сараи, душ, беседку…

Все строительные работы отец выполнял сам, а мы, его сыновья, помогали ему. Постепенно мы подрастали и уже все делали сами, а отец только руководил нами. И я рад, что умею держать в руках топор, пилу, рубанок, хотя в последующей жизни это мне не очень-то и пригодилось. Не знаю почему, но мастеровые навыки всегда добавляют мужчине уверенности в своих силах в любых жизненных обстоятельствах.

Вообще, весь период нашей жизни в Крюково запомнился постоянным улучшением условий жизни. Постепенно, шаг за шагом улучшался наш быт. Мы перешли от белых ситцевых занавесок «в пол-окна» к настоящим широким дневным тюлевым и ночным полотняным шторам, обзавелись модной и красивой фабричной мебелью взамен простоватой, сделанной руками отца. Оговорюсь, что я безумно рад, что в раже всеобщего стремления к современному урбанизированному стилю мне удалось сохранить дорогой сердцу кухонный столик работы отца! Сейчас он стоит у меня на балконе, и я накажу своим детям сохранить его для внуков. Менялась и разнообразилась наша одежда. Улучшалось питание, в дополнение к картошке и капусте с хлебом мы стали покупать в магазине колбасу, печенье, конфеты. Стал подрастать наш сад с яблоками, вишней, смородиной, крыжовником, и мы делали запас варений и компотов на зиму.

Неудивительно, что когда Хрущев в программе партии объявил о построении коммунизма через двадцать лет, мы верили. Старшая сестра, которая маленьким ребенком повидала и войну, и голод - радостно говорила нам, младшим братьям: «Счастливые, вы будете жить при коммунизме! У вас все будет! Любая одежда, любая еда – все, что только душа пожелает!» Сейчас это кажется наивным, но в те далекие годы в ходу наряду с идеологическими были и материальные лозунги: «Изобилие товаров», «Догнать и перегнать Америку по молоку, маслу и мясу».

2. Рабочий поселок

Крюково 60-х – это рабочий поселок, в котором было несколько промышленных предприятий: кирпичный завод, мебельная фабрика, пуговичная фабрика, промкомбинат, молокозавод, железнодорожная станция.

Кирпичный завод был небольшой, его мощности хватало на то, чтобы раз в два-три года возвести в поселке кирпичную пятиэтажку. Они и стали появляться в поселке только в 60-е годы.

Изготовление мебели – традиционный вид народного промысла для жителей нашего района Подмосковья еще с 19 века. Позже, в советское довоенное время во всех городах и поселках этой местности существовали артели столяров-кустарей, поставлявших мебель в Москву для госучреждений и жителей. И оба моих деда были такими столярами. А после войны на базе этих артелей открылись мебельные фабрики. Была такая фабрика и в Крюково, на которой производили шкафы и серванты, диваны и кровати, столы и стулья.

На пуговичной фабрике в печах варили стекло и на прессах штамповали разнообразные стеклянные пуговицы. Продукция Пуговички была уникальна, ее в советское время развозили по всей стране.

На промкомбинате, несколько цехов которого были разбросано по поселку, производили самую разнообразную продукцию: изготовливали вареную колбасу, наливали газировку в стеклянные бутылки, варили квас в бочках-прицепах, которые ежедневно развозили по всей округе и продавали из них квас в разлив по 6 копеек за большую кружку и по 3 копейки за маленькую, разливали в бутылки дешевое крепленое красное вино, поставляемое в деревянных бочках с юга страны, шили женское белье, сарафаны, платья и халаты, делали настольные и карманные зеркальца, галстуки.

На молокозавод с ферм окрестных колхозов и совхозов свозили молоко на переработку. О техническом уровне молочной промышленности того времени можно судить по тому, что для охлаждения продукции использовали обыкновенный лед. Его заготовливали на Михайловском пруду. В разгар зимы, когда ледяной покров нарастал чуть ли не до метровой толщины, рабочие вручную пилой выпиливали большие ледяные кубы и отвозили их в подвалы молокозавода. На этом запасе потом целый год работали холодильники завода.

Октябрьская железная дорога к шестидесятым годам перешла на электрическую тягу. На смену паровозам пришли современные электровозы, и ушел в прошлое поворотный круг, на котором пришедший из Москвы паровоз рабочие вручную разворачивали, чтобы он мог следовать обратно на Москву. А озеро Водокачка, служащее для заправки паровозов, осталось до сих пор. В 60-е годы под железной дорогой построили пешеходный тоннель, а над ней - автомобильный мост. А до этого люди переходили и автомобили переезжали с одной стороны поселка на другую поверх железнодорожного полотна прямо через рельсы, по деревянным мосткам.

Из учреждений культуры поселка можно отметить деревянный клуб, в котором крутили кино, и крытую брезентом пивную под народным названием «Рваные паруса».

Спортивная жизнь поселка проходила на большом футбольным поле, на котором по выходным играли между собой заводские команды. На матчи поболеть за своих заводчан собиралась довольно большая толпа жителей Крюково. А поскольку «Рваные паруса» находились недалеко от футбольного поля, это позволяло удачно наполнить выходной день как спортивными, так и культурными мероприятиями.

Рядом с футбольным полем находился еще один значимый для поселка объект – керосиновая лавка. Сюда не иссякала очередь крюковчан с канистрами, бидонами, бутылями, которые выделялись в каждом доме для хранения керосина. Керосинка – основной кухонный прибор той эпохи. Да и для освещения еще приходилось иногда пользоваться керосиновыми лампами, поскольку электроснабжение было нестабильным и порой отключалось на несколько часов. В вечернее время напряжение электрической сети «плавало», и для работы первых телевизоров применялись шумные трансформаторы. Мы иногда ходили смотреть телевизор к нашим родственникам, и я помню, как дядя Яша постоянно дежурил около своего «КВН» со стеклянной линзой и поддерживал рычажком стрелку трансформатора на нужном уровне 220 вольт. Еще он постоянно подкручивал ручки управления телевизора, поскольку «плавали» также яркость и четкость изображения. Было всего две телевизионных программы, которые работали по нескольку часов в день. Да и телевизоры были далеко не у всех, более широко были распространены радиоприемники. Наибольший интерес вызывали утренние воскресные юмористические передачи «С добрым утром» и вечерние радиоспектакли, которые в обиходе назывались постановками. Иногда трансляция радиопередач неожиданно прерывалась и раздавался волнующий голос диктора: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем сообщение ТАСС!» Взрослые настораживались: «Не дай Бог, война!..», а мы, конечно, с радостью ждали нового сообщения о полете наших космонавтов.

В центре поселка, на Крюковской привокзальной площади было оживленно. Домохозяйки обходили рынок, магазины «Сельмаг», «Хлеб», «Хозтовары», «Продукты», прозванный Синеньким за свой цвет. Здесь же были фотография, парикмахерская и столовая «Чайная». Много было побиравшихся по поездам инвалидов войны, передвигавшихся на костылях и на самодельных колясках на подшипниках. Появились первые маршруты автобусов, связывающих окружающие деревни с железнодорожной станцией.

Большой популярностью пользовался стенд «Не проходите мимо», на котором размещались карикатуры на хулиганов, устраивавших драки, дебоши и семейные скандалы, с подробным описанием под рисунком совершенных ими «подвигов». Стать персонажем стенда считалось большим позором. Весь поселок потом обсуждал:

- Кать, видала, Нинкин-то Василий с красным носом нарисован? Кулаками машет!.. Прописано: фулюганил, матерился, грозился убить жену!

- Нет, еще не видала. Завтра пойду в магазин за макаронами - посмотрю.

- Страм-то какой жене и детям!.. Как им теперь людям в глаза смотреть?!

- Да!.. Не приведи Господь!.. А Василию теперь, что ж, пятнадцать суток дадут?

В районных газетах того времени печатались объявления о судебных процессах по разводу супругов, что тоже воспринималось окружающими как постыдное событие.

Основу рабочего района «Заводская улица» составляли шлакобетонные двухэтажные дома, построенные после войны пленными немцами, которые размещались в старой Крюковской тюрьме. После того, как в 1949 году пленных немцев отпустили домой, здесь опять стала обыкновенная тюрьма, которая существует и по сию пору уже в составе Зеленограда.

Кроме полутора-двух десятков таких двухэтажек, в поселке были еще рабочие бараки. Это неудивительно, в то время и Москва еще не освободилась от этого пережитка эпохи социалистической индустриализации. Проживание в бараке считалось самым дном жизни. Послевоенный барачный быт еще ждет своего гиляровского.

Основная часть Крюково была сельской. Здесь протекала наполовину деревенская жизнь. Во дворах были коровы, козы, овцы, свиньи. По улицам бегали куры, утки, гуси. Вокруг домов поселка были сады с яблоками, грушами, сливами, вишней.

Мужчины, проживавшие здесь, работали на заводах, а женщины вели домашнее хозяйство, содержали огороды. Домашняя продукция: мясо, сало, птица, молоко, яйца, картошка и огурцы с огорода, квашеная капуста - и была основной пищей жителей, в магазине покупали лишь самые необходимые товары: хлеб, сахар, растительное масло, соль, спички.

Среди простых домов попадались большие старинные дома с мезонинами, здесь были дачи москвичей. Сохранились даже остатки бывших помещичьих усадеб. В одной такой большой бывшей усадьбе помещиц сестер Фульде в конце улицы 2-я Лесная располагался дом отдыха для глухонемых.

В начале 60-е годов, при Хрущеве, был сделан первый показательный шаг на пути к коммунизму: в студенческих и рабочих столовых хлеб стал бесплатным. Но почти сразу после этого, когда на полях повсеместно стали сажать «царицу полей» кукурузу, в магазинах неожиданно пропал белый хлеб. Продавали только черный и невкусный крошащийся желтый хлеб из кукурузной муки. В это время крюковским жителям к майским, октябрьским и новогодним праздникам выдавали талоны на покупку белой пшеничной муки в расчете по одному-два килограмма на человека. Талончики были похожи на почтовые марки. По домам ходил депутат местного совета и, отрывая маленькие марки от большого листа, выдавал их по числу членов семьи под роспись в книге. На эти талоны жители покупали муку и пекли пироги, они казались особенно вкусными!

Старшие относились к этим талонам спокойно, недалеко еще ушло время продовольственных карточек. Хлебный дефицит продолжался полтора-два года, пока не сняли Никиту Сергеевича Хрущева. И белый хлеб и белая мука снова появились в магазинах. А Хрущева за эту историю прозвали в народе «кукурузником».

При Хрущеве случилось еще одно продовольственное происшествие. Неожиданно все магазины завалили тростниковым сахаром. Хотя об этом никто не говорил, все понимали, что это было следствием нашей помощи Кубе. В отличие от обычного, тростниковый сахар был непривычным: быстро растворимым и несладким. Его никто не покупал.

3. Крюковчане

Сегодня в нашей городской жизни человек теряет свою индивидуальность. Все люди походи друг на друга. Одинаково выглядят, одинаково говорят и думают, одинаково живут… А сельские жители все были разные. Они жили каждый в своем, непохожим на другие, доме: с особенными забором, калиткой, наличниками, с непохожим особенным садом и огородом. Поэтому жители Крюково шестидесятых были - каждый со своим неповторимым колоритом. И каждый - сам себе на уме, говорил и думал по своему! И каждого ждала своя судьба…

Рядом с нами поставил дом совхозный шофёр Володя. Друзья по гаражу за его смелость во всякого рода шофёрских калымных операциях дали ему прозвище «Не боясь греха». Был он таким здоровяком, что зубами за ремень поднимал нашу самодельную штангу весом в пятьдесят килограммов. Летом в выходной день с утра Володя наряжался в темный костюм и слегка подвыпившим дефилировал по улице, демонстрируя перед соседями свое благополучие. После обеда он, выпив еще пару рюмок, менял темный костюм на светлый и красовался в новом виде.

Свой дом Володя достраивал долго. Но яркие разноцветные наличники на окнах, выходящих на улицу, он сделал собственными руками в первую очередь.

Однажды Володя «запил» не на шутку, и в разгар загула привел домой другую женщину, а жену с детьми выгнал. Любовь продолжалась несколько дней, до первой получки, на которую любовница попыталась предъявить свои претензии. В ответ на этот вызов Володя наконец-то протрезвел и выдал ей: «Инкассаторы мне не нужны!». Потом лаконично добавил: «Собирайся, сука, и у...й, пока я тебя не убил!», - и пошел просить прощения у жены, перебивающейся у соседей. Возвращающаяся домой жена столкнулась в калитке с уходящей полюбовницей. Между ними состоялся короткий разговор.

- Ну что, сучка рваная, досыта на...сь? – сжимая кулаки, спросила дородная Володина жена.

- Досыта! –ответила любовница с вызовом, тем не менее с опаской обходя стороной законную супругу.

Недалеко от нас, на улице имени Второй пятилетки жила семья: мать и три взрослых неженатых сына. Отец их погиб на войне. Мать, старушка - божий одуванчик, была служкой в церкви. Старший сын умер от пьянки, его нашли утром в канаве около дома. Средний сын Лёва воровал, постоянно сидел в тюрьме. Выходил ненадолго, гулял с месяц и опять садился. Он говорил, что в тюрьме - он дома, а на свободе чувствует себя неуютно. Был он довольно плотный, голос хриплый. Хоть он только воровал, а не бандитничал, соседи в недолгие его побывки дома побаивались такого рецидивиста. Однажды он не удержался и своровал что-то у своих подельников, и они его прямо недалеко от дома зарезали за крысятничество. У младшего Славы болело сердце, и он тоже вскоре умер. Старушка недолго прожила одна, и Бог прибрал и ее. От семьи не осталось на земле и следа...

На улице Ворошилова жили Бикиневы. Дед Бикинев был старый-престарый и давно уже выжил из ума. Он ходил по свалкам и помойкам и собирал всякий хлам. Каждый день он с сумкой через плечо выходил на охоту, и возвращался домой с "добычей". А его сын раз в месяц, матерясь, на тележке вывозил собранные им трофеи обратно на свалку.

Телевизор стоил очень дорого для нашей семьи, и мы, конечно, не могли себе позволить такую покупку. Нашелся выход. Отец познакомился с телевизионным мастером Малютиным, настоящим народным умельцем. Из отслуживших свой век телевизионных запчастей он сконструировал собственную модель телевизора: к электронному блоку телевизора марки «КВН» подключил большую экранную трубку от другого, более современного телевизора. Для этого он полностью переработал электронную схему «КВН». Получившийся аппарат он недорого продал нам. И мы стали целыми днями «торчать» у большого экрана телевизора.

Такой телевизор, конечно, часто ломался, и Малютин приходил его чинить. Из всех приборов у него был только простой тестер, измеряющий напряжение, и большой паяльник. Он садился за стол, раскладывал большие затертые листы схем, закуривал и начинал ковыряться в телевизоре. Он так увлекался, что его папироса постоянно гасла, и он снова и снова прикуривал ее. Он что-то паял, менял радиолампы на такие же старые, отслужившие свой срок. Такая работа продолжалась несколько часов, ее результатом была гора окурков и жженых спичек в пепельнице и восстановленный работающий телевизор.

Каждый район поселка Крюково имел свои традиции. На Заводской улице царило хулиганство и поножовщина. Но ситуацию плотно держал под контролем непререкаемый в хулиганской среде авторитет, участковый милиционер Сторублев. В Каменке почти все взрослые мужчины были воры, и эта традиция передавалась от отцов к детям.

Наша окраина тоже была особенной, она имела свою историю. Здесь компактно проживали выходцы из одной деревни Новосергиево Истринского района. Это древнее поселение находилось в лесу, в стороне от больших дорог. Жители занимались сельским хозяйством, различными промыслами. Но в начале 30-х годов из деревни начался исход жителей, они вынуждены были бежать от коллективизации. В те годы эта участь постигла многие малые поселения. Я был на месте, где стояли деревня Новосергиево. Сейчас здесь наполовину заросшая поляна в лесу, и на местах, где стояли дома жителей, растет чертополох. А память о деревне осталась лишь в обозначении этого места на карте Истринского района: «урочище Новосергиево».

Местом нового жительства новосергиевцы выбрали ближайшие большие населенные пункты: город Истра и поселок Крюково. Это произошло не случайно. Поселок Крюково и город Истра (до 1930 года назывался Воскресенском), несмотря на то, что удалены друг от друга, и сейчас между ними нет прямого сообщения - исторически тесно связаны между собой. В 19 веке, когда была построена первая железная дорога из Москвы в Санкт-Петербург, станция Крюково оказалась самым ближним пунктом на пути паломников в Новоиерусалимский монастырь. Пассажиры поездов, прибывающих из обеих столиц, сходили с поезда на станции Крюково. Возле железнодорожной станции была почтовая станция: конюшня, трактиры – что-то вроде сегодняшнего автовокзала. Далее путешественники ехали на повозках по мощеному камнем Еремеевскому тракту до Воскресенска. После того, как в начале XX века была построена Рижская железная дорога, соединяющая Москву и Истру, сообщение по Еремеевскому тракту прекратилось, и сама дорога за ненадобностью пришла в негодность и постепенно заросла. Следы тракта еще можно обнаружить в лесу за деревней Жилино. А связь между жителями Истры и Крюково прошла через многие поколения и сохраняется до сих пор. И сейчас из Истры до станции Крюково, теперь уже Зеленограда, два раза в день ходит рейсовый автобус. Поскольку прямого пути нет, автобус идет, поворачивая несколько раз с одной трассы на другую. Существование этого межрайонного автобусного маршрута никак нельзя объяснить, если не знать историческую, еще с 19 века, связь между этими двумя населенными пунктами. И я раз-другой в год езжу этим маршрутом, чтобы навестить своих родственников в Истре.

Переезд жителей из Новосергиево проходил зимой, когда не было больших сельских работ и стоял легкий санный путь. На новом месте заранее подготавливалось временное жилище для взрослых членов семьи. Дети на время передавались к родственникам и соседям. А дом разбирался и частями целым санным поездом за несколько дней перевозился на новое место. С собой везли домашний скарб, возы с заготовленным летом сеном, перегоняли скот. На новом месте хозяева заново собирали дом, восстанавливали хозяйственные постройки.

На новом месте в Крюково новосергиевцы сохранили свои традиции. Мужики любили играть в карты. Но, если раньше они были заняты сельской работой, и играли только по большим праздникам, то теперь, в Крюково, они все выходные проводили за игрой на уличной канаве. А хозяйки, любившие судачить между собой, теперь еще больше сидели на лавочках, обсуждали с соседками поселковые новости и наблюдали за уличной жизнью.

Придешь на улицу Ворошилова, а там сидят на лавочке бывшие соседки по деревне тетя Саня, тетя Маруся, тетя Варя. С неохотой оторвутся они от наблюдения за улицей, скоро сделают свои домашние дела – и опять на лавочку! Перейдешь на соседнюю улицу имени 2-й Пятилетки, и сразу увидишь новосергиевца. На лавочке, как на посту, сидит тетя Настя с товарками и зорко бдит за текущей ситуацией.

4. Сельпо

В Крюково существовало СЕЛЬПО - СЕЛЬское Потребительское Общество. Эта кооперативная организация с еще дореволюционной историей была чем-то вроде рыночной корпорации, но работающей под контролем государства. Члены кооператива (пайщики) СЕЛЬПО ежегодно получали небольшие, в несколько рублей, дивиденды от прибыли. Мои отец и мать были такими пайщиками. Потребительское Общество было распространено в сельской местности по всей стране и охватывало сферу производства и продажи всей мелкой продукции массового потребления. Местные организации СЕЛЬПО и поселковые ПОСПО объединялись в районные Райпотребсоюзы, далее в областные Облпотребсоюзы, и далее в Центросоюз. Потребительское Общество существует и сейчас.

И в жизни Крюково СЕЛЬПО играло огромную роль. В его владении был Крюковский промкомбинат. Структура производства, в отличие от неповоротливых государственных предприятий, была гибкая, быстро перестраивалась. Например, зеркальный цех при падении сбыта маленьких зеркалец, которыми он затоварил всю страну, быстро перестроился на производство модных узких черных галстуков на резинке. Для государственного предприятия с его жестким пятилетним планом такое было бы невозможно.

В ведении СЕЛЬПО была также Крюковская хлебная пекарня. Кроме того, в структуре СЕЛЬПО были все маленькие магазины в округе. Доставка в магазины хлеба с пекарни, молока с молокозавода и других товаров осуществлялась гужевым транспортом. Поэтому в Крюковском СЕЛЬПО существовала конюшня со всей соответствующей инфраструктурой: лошади, конюхи, упряжь, сани и телеги, корма для лошадей. Видимо, конюшня находилась на месте старой почтовой станции.

В большой семье всем находится дело. Я, самый младший, отвечал за снабжение продуктами. Я приходил в небольшой продуктовый магазин «на Горке» на окраине Крюково. «Хлеб еще не привезли» - говорила продавщица тетя Люся. Все занимали очередь и выходили смотреть на дорогу.

А тетя Люся пока отпускала покупателям другие товары. Растительное масло продавалось в разлив. Каждый приходил в магазин со своей специальной бутылкой для масла. У нас это была закрывающаяся крышкой с хитрым проволочным замком трофейная немецкая фляжка, которую отец привез с войны. Тетя Люся на весах взвешивала пустую бутылку, отмечала вес на счетах, потом специальным черпаком наливала масло из фляги в бутылку через воронку, взвешивала полную бутылку, снова быстро-быстро щелкала костяшками счетов и называла стоимость покупки.

Остальные товары: песок, крупы, макароны, конфеты, сливочное масло - поступали в магазин в мешках или картонных коробках и продавались вразвес. Толстая кипа больших серых листов упаковочной бумаги лежала на большой деревянной колоде для рубки мяса. Тетя Люся огромным ножом резала листы напополам и на четвертушки, из которых ловко крутила кульки и совком насыпала в них товары из мешков и коробок. Селедка поступала в магазин в бочках, и при продаже ее заворачивали в двойной слой бумаги. Селедка - это было уже изысканное угощение, и ее покупали по одной-две штуки, не больше. Покупатель гордо нес эту покупку в руке, отдельно от сумки с остальными покупками. Сливочное масло также брали нечасто и понемногу, с оглядкой.

Наконец, на дороге появлялась повозка, везущая, в зависимости от времени года, на санях или на телеге хлебную будку. Лошадью правил конюх старый дед Терех. Он был высоким, сухим, с большим кадыком на худой длинной шее. Одну сторону лица его закрывала черная повязка, скрывая отсутствующий с детства глаз, выбитый копытом лошади. Дед Терех тоже был из новосергиевцев и с собой в Крюково привез дразнилку: «Терех – нас… на берех».

Повозка заворачивала к окошку, находящемуся сзади магазина. Очередь с толкотней и спорами: «Ой, за кем я занимала?», «Мальчик, ты здесь разве стоял? Что-то я тебя здесь не помню!» - восстанавливалась, и тетя Люся вызывала охотника поработать, помочь ей принять лотки с хлебом. Терех подавал лотки с улицы в окошко, помощник принимал и приносил их в торговый зал, а тетя Люся раскладывала хлеб с лотков на полки. После разгрузки тетя Люся начинала продажу хлеба и добровольца обслуживала в первую очередь. Все набирали хлеба побольше с расчетом на соседей и с запасом на следующий день. Для нашей большой семьи я брал две буханки черного и четыре батона белого хлеба. Для моей матери, пережившей многие годы голода в войну и недоедания послевоенного времени, такая возможность почти неограниченной покупки основных продуктов питания: хлеба, сахара, молока, масла - означала долгожданную счастливую жизнь.

Молоко в больших сорокалитровых флягах и сметану в отдельной маленькой десятилитровой фляге дед Терех привозил с молокозавода позже, отдельным рейсом. Молоко тетя Люся наливала покупателям мерным литровым черпаком в трехлитровые эмалированные бидончики.

Жители Подмосковья – известные чаехлебы, поэтому чай покупали все. В магазинах продавалось всего три вида чая. Самым лучшим считался знаменитый индийский чай с нарисованным на пачке слоником и надписью «первый сорт». Чай цейлонский в маленькой пачке пользовался меньшей популярностью. Хотя у него на пачке и было написано «высший сорт», он был менее крепкий. А грузинский чай, несмотря на дешевизну, не брал никто, он совсем бледно разваривался и отдавал запахом травы.

Для нас любимыми гостинцами из магазина были кулек с пастилой или с самыми дешевыми карамельками без обертки «подушечки». Однажды в магазине тетя Люся пожаловалась моей матери на головную боль, и мать по возвращении домой послала меня к ней с таблеткой. Тетя Люся в благодарность подарила мне настоящую шоколадную конфету «Мокко»! Кофейный вкус той конфеты я помню до сих пор, стоит только закрыть глаза… Еще помнятся дешевые арбузы по 8 копеек за килограмм. Отец давал нам с братом рубль, сэкономленный от обедов, и мы бежали в магазин на станции. На эти деньги мы покупали один огромный или два средних арбуза и потом почти бегом безостановочно, на ходу поочередно меняясь руками, несли домой тяжелую сетку-авоську, загадывая, чтобы арбуз был спелым и красным, а не белым, что случалось нередко, так как удобрений, ускоряющих поспевание арбуза, в те времена не применяли.

Потребительская кооперация занималась также сбором вторсырья: макулатуры, старых тряпок, металлолома. Населенные пункты периодически объезжал сборщик на подводе, его звали старьевщиком. За принимаемый товар он на месте расплачивался либо мелкими деньгами, либо нехитрыми игрушками: веселая обезьянка на резинке, металлический свисток, яркие бумажные цветы. Дети всегда ждали появления старьевщика и заранее к его приезду припасали ненужный хлам. Вторсырье потом поступало на перерабатывающие предприятия общества, где из них производили кули и мешки. Также в СЕЛЬПО производился прием мехового сырья, шкурок домашних животных. Некоторые жители разводили кроликов, и получали неплохую прибавку в семейный бюджет. Один житель, помнится, занимался экзотическим охотничьим промыслом на кротов. Поймать крота не просто, да и с его обработкой приходится повозиться, но зато шкурки крота, маленькие по размеру, ценились очень дорого.

5. Природа

В те годы слова экология еще не знали. Автомобилей было мало, предприятия Зеленограда только начинали свои вредную деятельность, и поэтому в Крюково была совсем другая природа, нежели теперь.

В лесах под Крюково водились зайцы, кабаны и лисы, а лоси порой выходили к окраинам поселка.

Вокруг домов поселка были сады. На многих участках росли большие лесные деревья: сосны, ели, березы. И мы, мальчишки, пройдясь вдоль заборов соседей, набирали грибов «на жаренку». На лугах был дикий щавель, а по оврагам в изобилии росли кусты ирги, черемухи, боярышника. Все это мы, ребятня, с удовольствием поглощали в большом количестве.

На лужайках было пахучее разнотравье. Однажды, когда мне понадобился букет цветов для школьного праздника по случаю окончания первого класса, а на покупку настоящих садовых цветов в нашей большой семье не нашлось достаточно денег - я прямо на канаве около дома набрал шикарный букет полевых цветов, в котором только колокольчиков было более десяти разновидностей: большие и маленькие, синие и красные, розовые и голубые.

В траве было много мелкой живности. Порхали бабочки самого разного размера и самых невероятных раскрасок: желтая лимонница, красная шоколадница, очень красивая «Павлиньи глазки» и много-много других неизвестного названия – синих, белых, оранжевых, черных… Летали стрекозы, они тоже были различного цвета, вида и размера. Огромные, которые жужжали, как вертолет, и маленькие длинные, тоньше спички, и короткие, как жучок. Синие, желтые, сиреневые, черные… Стрекотали большие, как саранча, кузнечики. Можно было поймать божью коровку. Не знаю, помнят ли дети сейчас эту присказку, но мы, посадив божью коровку на ладошку, ждали, когда она медленно расправит крылья и взлетит, и приговаривали:

Божья коровка, улети на небо,

Принеси мне хлеба.

Черного и белого,

Только не горелого.

В прудах водились ящерицы-тритоны, жуки-плавунцы, пиявки, речные мидии и рыбки: караси, бычки, огольцы. Поздно вечером рядом с Михайловским прудом над головой бесшумно скользили летучие мыши.

Ляжешь на теплую землю и долго не можешь найти едва заметную точку заливающегося высоко в небе жаворонка.

В небе над поселком кружит ястреб, высматривая во дворах оставшихся без присмотра цыплят. Мимо проходят, возвращаясь с утренней зорьки, охотники. Они гордо похваляются удачей: большими черно-красными глухарями на поясе.

Неожиданно в небе появляются большие ярко раскрашенные планеры. Они прилетают из аэроклуба, что находится под Москвой в поселке Планерная. Сюда клуб был переведен из Крымского поселка Планерское (сейчас Коктебель) еще перед войной. Тогда дальность полета планеров увеличилась настолько, что из Коктебеля стало возможным запросто улететь в Турцию.

Планеры бесшумно проплывают дальше. Летний день становится жарким и душным. Низко летают ласточки, предвещая скорый дождь. И на краю совершенно чистого неба действительно появляется маленькая тучка. Она быстро надвигается, становится огромной, черной и нависает низко прямо над домами. Надо скорее перебираться под крышу, босые ноги тонут в толстом, по щиколотку, слое мягкой ласковой пыли. Падают первые крупные капли дождя, гремит дальний гром. Пока дождь несильный, еще можно успеть побегать голым и покричать:

Дождик, дождик, посильней,

Разгони моих гусей.

Или:

Гром гремит, земля трясется,

Поп на курице несется.

Но туча быстро наступает, она закрывает все небо, и вместо яркого солнечного дня наступает почти ночная темнота. Гроза усиливается, совсем близко сверкают ослепляющие молнии, и сразу следом раскатывается ужасной силы гром, от которого дрожат стены дома и дребезжат стекла в окнах. Становится страшно так, что хочется забиться под стол. Начинается дождь, льющийся стеной.

Ливень и гроза заканчиваются так же быстро, как и начинались. Туча уходит, появляется солнце и снова становится светло. Самое время побегать босиком по теплым лужам, растворившим дорожную пыль до нежного мягкого грязевого масла.

Вечером в мае ловили майских жуков. Они летают в поздних сумерках, когда уже стемнеет. Полеты майских жуков продолжаются недолго, с полчаса в день. И сезон вылета продолжается всего несколько дней в году. Поймать майского жука непросто. Нужно знать удачное открытое место, где они пролетают. Надо также выбрать правильную позицию для охоты, так, чтобы еще издалека можно было заметить летящего жука, и чтобы оставалось достаточно времени для быстрой перебежки наперерез его полету. Затем нужно приготовиться: снять с себя и взять в руки тужурку, надетую по случаю вечерней прохлады, присесть пониже, чтобы лучше видеть жука на фоне темнеющего неба, и ждать. Наконец, появляется быстро летящая увеличивающаяся точка. Короткая перебежка и взмах тужуркой – сбил! Теперь еще надо найти в темноте упавшего в траву жука. Здесь приходится полагаться больше на слух и ждать, когда жук зашевелится и зашуршит. Пойманного жука мы прятали в пустую спичечную коробку. На следующий день все ребята хвалятся результатами вчерашней вечерней охоты. Жука всем показывают и дарят поиграть младшим. Поднесешь коробку к уху – и слушаешь, как жук скребется. В конце концов пленник отпускается на волю. Он до нового вечернего полета закапывается в траве.

6. В школе

В детстве за один только день случается так много событий, что он кажется бесконечным. Можно сказать так, что каждый детский день состоит из трех дней. Сначала целый день ты проводишь в школе. Потом еще целый день проходит на улице с друзьями. А впереди еще один, третий день – дома в семье. И каждый из трех дней интересен по-своему.

Первый день я проводил в Крюковской восьмилетней школе № 2, куда я пошел учиться через два года после нашего переезда в Крюково. В поселке были еще две школы: десятилетка и железнодорожная, но восьмилетка находилась ближе всего к нашему дому. В первом классе я был один из самых маленьких. Ниже меня ростом были только двое: Славик Суворов и Володя Белозеров. Славик и взрослым так и остался небольшого роста. Володя тоже долго оставался маленьким, но потом в армии неожиданно вымахал чуть ли не под два метра.

Я еще застал старинную школьную форму, которая напоминала гимназическую. На голове мы носили картуз, в дополнение к брюкам сверху надевалась настоящая гимнастерка, подпоясываемая ремнем с медной пряжкой. На воротник гимнастерки нашивались сменные белые подворотнички.

Писали мы перьевыми ручками, и на партах с откидывающимися крышками в специальных лунках стояли чернильницы-непроливайки.

В школе нас, детей из многодетных, малобеспеченных и неблагополучных семей подкармливали. Во время урока на окно в коридоре около класса приносили на металлическом подносе горячее молоко, разлитое в стаканы, мы выходили и пили.

Вокруг школы был большой старинный сад. В нем были яблоки, груши, сливы, вишни. Мы, школьники, ухаживали за садом на уроках труда и на летней практике под руководством учителя ботаники Дорошенко Клавдии Михайловны.

В школе регулярно проводились школьные линейки. В коридоре в ровный, как по линейке, ряд (отсюда и название мероприятия) выстраивались все классы и объявлялась важная информация, решались общие вопросы школьной жизни. На одной из таких линеек общим голосованием было принято письмо всех учеников школы, адресованное будущим поколениям в 1980 год. Тем школьникам, которые уже будут жить при коммунизме. Тогда в шестидесятых это будущее казалось так далеко! Письмо было торжественно замуровано в стену за стекло. Текст письма был пронизан нашей всеобщей надеждой на лучшее. Верой в то, что в 1980 году жизнь настолько преобразится, что воцарится мир во всем мире, совсем исчезнут человеческие пороки: зло, ненависть, зависть. И в людях действительно станет все прекрасно: и внешность, и душа. Мы все, учителя и ученики, искренне во все это верили! Все так и случилось, только, к сожалению, в обратную сторону…

Когда меня приняли в пионеры, я очень гордился. Шёл домой нараспашку, чтобы все видели мой галстук. Меня, как отличника, выбрали Председателем совета отряда. Но пионерской работы мы в отряде никакой не вели. Я по этому поводу сильно переживал и удивлялся: как же так, мы, пионеры, ничего общеполезного не делаем, а старшие спокойно на это смотрят!

С той поры я понял, что общественная пионерская, комсомольская, да и партийная работа – никому не нужна. И, когда уже в конце 60-х пришло время вступать в комсомол, я отказался. Для меня это было простое естественное решение, а для руководства и партийной организации школы, как я потом понял – большая неприятность! Полетели бы головы и директора, и классного руководителя. И они по-хорошему поговорили со мной и попросили меня (а заставить взрослого самостоятельного четырнадцатилетнего человека нельзя!) не "выделяться", и я уступил им. И, как и все, вступил-таки в этот комсомол.

Из школьной жизни вспоминаются наши учителя.

Однажды в школу пригласили старую учительницу, уже пенсионерку, и попросили ее рассказать сказку Гайдара о Мальчише-Кибальчише для всех младших классов.

В актовом зале школы нас собралось человек двести. Перевозбужденные таким большим собранием, мы шумели, учителя долго не могли нас успокоить. Наконец, пожилая учительница начала свой рассказ: «В те дальние-дальние годы…» У ней оказался очень добрый голос, который с первых слов заворожил нас. И уже через минуту, на ее с сочувственным вздохом произнесенных словах: «А матери у них не было» - в зале установилась звенящая тишина. Целый час мы слушали сказку, затаив дыхание.

Прозвучали последние слова сказки: «А пройдут пионеры - салют Мальчишу!», но мы, потрясенные, продолжали сидеть тихо. Таких завороженных учителя развели нас по классам. Думаю, что у всех ребят та сказка запомнилась на всю жизнь.

В шестом классе нам назначили новую учительницу по математике, старую бабульку. Она не могла справиться с нами. Наш класс стал неуправляемым. Мы в открытую хулиганили на ее уроке, делали, что хотели: стреляли из рогаток и трубочек, вслух разговаривали, вставали и уходили из класса, а потом возвращались. В конце года руководство школы приняло беспрецедентное решение: наш класс расформировали. Часть ребят отправили в другую школу, а остальных распределили по двум другим параллельным классам. И седьмой класс я учился в другом классе. В него из ребят, теперь уже навсегда причисленных к хулиганам, попали только я и Вовка Рыжов. Здесь было все наоборот, все были послушные «ботаники». Задержится учитель к началу урока - ученики сидят тихо, читают учебник. Такого я даже себе представить не мог.

Как позже выяснилось, меня оставила в школе Абзалова Надежда Загитовна, которая преподавала математику. Дело в том, что в предыдущем неблагополучном шестом классе я единственный из трех параллельных классов решил сложную контрольную работу по алгебре, которую в школу прислали из РОНО. И она взяла меня к себе в класс с надеждой сделать из меня математика. К сожалению, хотя этот предмет давался мне легко, интереса к нему я не испытывал. В конце-концов, моя лень победила обоих: и Надежду Загитовну, и меня.

Надежда Загитовна - математик от бога! Через много лет я встретил ее с экскурсией учеников в проходной зеленоградского завода электроники. Я поздоровался с ней, представился бывшим ее учеником. Она посмотрела на меня, включила свой внутренний компьютер и через несколько секунд ответила: «Крюковская школа». Еще через несколько секунд работы компьютер Надежды Загитовны выдал мою фамилию. Узнала!!! Я был потрясен.

Недавно я встретил в магазине своего классного руководителя Анну Алексеевну Горохову. Прошло несколько десятков лет после того, как я учился в школе. У Анны Алексеевны до меня и после меня были тысячи учеников. К тому же она преподавала немецкий язык, а я был «англичанином», и мы встречались только на редких классных часах. Поэтому, подумал я, вряд ли она вспомнит меня. Но она узнала меня мгновенно, за долю секунды, и сразу назвала мои имя и фамилию! Я был просто потрясён!

Мы разговорились с ней. Она помнит других ребят из нашего класса, знает их судьбу. Я рассказал немного о себе. Анна Алексеевна помнит моих ныне покойных родителей, расспросила про моих детей. Поинтересовалась про мою работу, с ходу предложила посодействовать с выгодным трудоустройством через бизнесмена, которому она дает частные уроки немецкого языка.

Мы вспомнили незабвенную Надежду Загитовну.

- Болеет, – сказала Анна Алексеевна, - мы частенько перезваниваемся с ней.

- Передайте ей обязательно, что, хотя она из меня математика не сделала – ее труды не пропали даром, - ответил я. - Мои сыновья закончили Мехмат и ВМК Московского университета, самые престижные математические факультеты России.

Такие учителя, как Надежда Загитовна, Анна Алексеевна, та, оставшаяся для меня безымянной, рассказчица - золотой фонд нашей нации! Каждый такой бесценный для нас человек стоит многих сегодняшних пустяшных депутатов, министров, президентов.

На уроках английского языка у Клавдии Яковлевны словосочетание «it is» надо было произносить как «ичиз» вместо «итыз». Мы недоумевали. И только недавно я узнал. что это нормальное английское простонародное произношение, свойственное коренным столичным лондонцам. Что-то вроде нашего московского «Чо» вместо «Што».

Учитель труда, рисования Калашников Виктор Николаевич, был настоящим художником, писал картины маслом. В войну он был капитаном-танкистом. Нам, ученикам-хулиганам, на уроках труда он разрешал работать на токарном станке. Пока другие делали табуретки, мы точили различные деревянные украшения. Свой дом в Крюково Виктор Николаевич разукрасил резьбой в русском стиле, получилось что-то очень похожее на терем-мастерскую в Абрамцево.

Учитель физкультуры Виктор Иванович Сорокин, удивлял нас, старшеклассников, тем, что, улучая свободную минуту и пользуясь тем, что школьный спортзал одновременно являлся и концертным залом, учился играть на пианино. Однажды он сыграл нам «к Элизе» Бетховена.

Директором школы был Леонид Архипович Синюк. Он окончил педагогический институт еще до войны по специальности историк. В войну Леонид Архипович был лейтенантом, комсоргом батальона. У него были больные ноги, с протезами - последствия военных увечий.

В старших классах, а в нашей восьмилетней школе это были седьмые-восьмые, мы стали дружить с девчонками. Однажды вечером мы с товарищем Юриком Варламовым ходили в гости к ним навеселе, и на следующий день родители девчонок пожаловались директору. Он встретил нас в коридоре и поманил пальцем:

- Ну-ка, зайдите!

В кабинете вполне дружелюбно, с улыбкой, пожурил нас.

- Ну что, ребята? Скинулись по полтинничку, выпили бутылочку и пошли к девчонкам?- он одобрительно потрепал нас по плечу. В то время в четырнадцать-пятнадцать лет мы считались взрослыми людьми. - Ну, вы больше так не делайте.

Однако после истории с моим отказом вступить в комсомол, Леонид Архипович сильно невзлюбил меня: «Я думал, что ты хороший парень, а ты вон каким ненадежным человеком оказался!…»

7. Дома

После школы я с радостью шел домой. Дом – он родной! Здесь всегда мои близкие «верят и любят и ждут меня». А еще дома меня ждало много больших интересных дел.

В своем доме всегда много строительной работы. Во-первых, дом требует постоянного ухода. То крыша протекает, то забор заваливается. Во-вторых, всегда хочется создать что-то новое: поставить беседку в центре сада так, чтобы протянув через решетку руку, можно было сорвать яблоко, построить душевую кабину для того, чтобы освежиться в жаркое лето.

Еще очень много дел в саду и огороде. Скопать, посадить, прорыхлить, прополоть, проредить, полить, опрыскать, подвязать, окучить, выкопать, собрать, убрать, удобрить, перекопать, пересадить, выкорчевать, сгрести, опилить, обрезать, скосить, накрыть, раскрыть, укрыть…

Для выполнения всех работ надо иметь и содержать в порядке обширное хозяйство. Столярный и плотницкий инструмент: топор, колун, пила, молоток, рубанок, напильник, клещи…; строительные материалы: доски, фанера, гвозди, шурупы, кисти, краски…; садовый инструмент и инвентарь: тележка, коса, лопаты, вилы, грабли, мотыги, ведра, опрыскиватель, секатор…; различные вспомогательные материалы: полиэтиленовая пленка для проводников, подставки для веток яблонь, утягощенных наливающимися яблоками, веревки, бечевки. И много-много всего другого! И все это надо где-то хранить: в хозяйственном сарае, в мастерской. И всем этим надо уметь пользоваться!

Забот много! Зачем нам это все было нужно? Видимо, так уж устроен человек, что ему интересно и просто необходимо работать и получать наглядные результаты своего труда. И сами полученные результаты – новые постройки, хороший урожай - радуют в первую очередь не своим материальным смыслом, а гордостью успешного созидания. И мы в детстве с радостью и с азартом занимались всеми строительными и садово-огородными работами.

В нашей семье особенно дружно жили мы, младшие три брата. У нас было много общих занятий и увлечений.

Мы с интересом занимались фото. Сначала у нас был простой фотоаппарат «Смена-8», много позже – дорогой «Зенит». Фотографии были черно-белые. И все операции: проявление пленок, печать фотографий – выполнялись вручную в домашних условиях. Для этого у нас была оборудована целая фотолаборатория: бачок для проявления пленки, фотоувеличитель, электроглянцеватель, красный фонарь, таймер времени, различные пинцеты, бутылки, ванночки… В магазинах мы покупали фотопленку, фотобумагу, проявители и закрепители. Печатание фотографий продолжалось до полуночи. А утром все, семья и товарищи, смотрели получившиеся шедевры. Благодаря этому увлечению удалось сохранить на долгую память исторические кадры: вид нашего дома, портреты людей 60-х, знаменательные семейные события.

Еще мы любили смотреть футбол по телевизору. Запомнился чемпионат мира в Англии в 1966 году. В то время играли легендарные футболисты Пеле и Эйсебио. Футбол был совсем другой: красивый, техничный. Помню как в полуфинале встретились Англия и Португалия. Матч был настолько корректным, что первое нарушение правил, да и то незначительное, случилось только на 22-й минуте. Как это отличается от сегодняшнего футбола: быстрого, динамичного, но жесткого, зачастую грязного.

Наши родители не препятствовали нашему общению с товарищами. У нас дома собирались наши друзья каждого из трех младших братьев, и все они становились общими нашими товарищами. И дома у нас было постоянно оживленно.

Все вместе мы играли в настольный теннис на самодельном теннисном столе. Как все мальчишки, мы активно занимались атлетикой, у нас был целый арсенал также самодельных спортивных снарядов: штанга, турник, кольца, гантели. К концу 60-х, когда мы подросли, то играли на гитаре, пели песни и пили крепленые вина: вермут, портвейн. Особенно популярным было низкокачественное, но крепкое красное вино «Солнцедар». Оно было недорогим, продавалось не в бутылках, а в трехлитровых банках. Хватало сразу на большую молодежную компанию.

Мои родители были не очень образованные люди. Но я бы присвоил им звание академиков педагогических наук. Они не применяли к нам особой строгости, ими руководили добрые чувства: беззаветная любовь к детям, уважение к ребенку с самого маленького возраста и доверие к нему, как к личности. Мы уже с подросткового возраста сами выбирали свой жизненный путь. Так я в 15 лет сам рассудил, как мне поступить после окончания восьмого класса. Вместе с моим одноклассником мы нашли радиотехнический техникум, сдали документы, прошли вступительные экзамены. И дома я только известил родителей о начале занятий, а они искренне пожелали мне успехов.

Своих чувств родители открыто не показывали, и только сейчас, с высоты прожитой жизни я понимаю, с каким волнением они следили за каждым нашим шагом. Но им хватало выдержки и такта не допекать нас мелкими нравоучениями, а предоставить нам возможность стать самостоятельными и ответственными людьми. Сколько же им досталось переживаний!

8. На улице

Из Крюковского детства прежде всего вспоминается наша большая «Ворошиловская» компания ребят, то есть проживающих на улице имени Ворошилова и на соседних улицах: Пионерской, Репина, имени Второй пятилетки, Лесной. Было нас человек десять-двенадцать с разницей в возрасте в два-три года. Братья Саня и Толик, Сумуня и Юрик, Вока Монхе, Яковлев Лёша, Лёша Бизюков, Валерка Чернов, Борис Волчков и мы, двое младших ребят нашей семьи. Реже с нами проводили время ребята постарше Колька Яковлев, Вовка Дударев, Валька Будь-Грех, наш третий брат Слава.

Летом мы целыми днями играли в футбол на поле около нашего дома. Если было очень жарко, то играли на поле около Михайловского пруда, так, чтобы в перерыве можно было быстро искупаться. На команды разбивались так. Сначала разбирались с капитанами будущих команд: «кто на матках?» Обычно это были те, кто постарше. Леша Яковлев, наш уличный Пеле, маткой был всегда. Капитаны выбирали свои ворота. Остальные разбивались на пары примерно одинакового возраста. Каждая пара отходила в сторону и шепотом назначала себе секретные слова. Слова надо было подбирать каждый раз новые, повторяться было неинтересно.

- Давай ты будешь вилка, а я ножик, - предлагал один из пары.

- Нет, я вилкой не хочу, - возражал другой.

- Хорошо, давай я буду ястреб, а ты коршун.

Найденный компромисс устраивал обоих, и пара подходил к капитанам:

- Матки-матки, чьи заплатки? Ястреб или коршун?

Капитаны выбирали по очереди:

- Я беру ястреба, - говорил один из них.

- Это я! – отвечал выбранный и отходил к одной команде, а второй - к противоположной.

Капитан, в зависимости от того, достался ли ему игрок посильнее или послабее, радовался: «Ну, ястреб, будешь со мной в нападении!» или немного огорчался: «Тоже мне, коршун! Будешь в защите, смотри там не водись! Отбивай мяч вперед, на меня» После завершения формирования составов команд кто-то один из маток наддавал мяч вверх повыше: «На кого Бог пошлет!» - и игра начиналась. Играли, громко кричали и спорили: был ли «овес» (офсайд), и ушел ли мяч «на угол» (угловой удар). Все, кроме нас, трех братьев, отчаянно матерились.

Летом мы частенько собирались всей командой и шли договариваться о матче в какой-нибудь пионерлагерь из числа расположенных в окрестностях Крюково. Переговоры с вожатыми вел Саня, он был постарше. Играли на поле пионерлагеря, в Андреевке или в лесу за Лесничеством. Толик традиционно играл на воротах, я, самый младший, всегда был в защите. В этих схватках «на выезде» мы обычно побеждали и этим очень гордились.

Играли в другие спортивные игры: в волейбол, городки. Еще популярными у нас были подвижные игры: в слона, в особый вид салочек с мячом - «жопки».

Ранней весной, когда бурные потоки затопляли низины и овраги, мы лопатами пропружали весенние ручьи, строили снежные плотины. Нас раззадоривал риск свалиться в обжигающую ледяную талую воду, что, впрочем, иногда и случалось.

С ранней весны до поздней осени постоянно купались в Михайловском пруду. Начинали купальный сезон очень рано, в апреле. Окунались ненадолго в холодную воду, а потом на берегу долго не могли согреться. Синие от холода, стучали зубами и тряслись, но снова прыгали в воду. Маленький шустрый Лёня Бизюков быстрее всех плавал на короткие дистанции «сажонками», очень часто перебирая руками. Высокий и худой Пронин быстро плавал на большие расстояния классическим кролем. Валька Будь-Грех очень далеко нырял, он переныривал весь Михайловский пруд. Как он это делал - никто не знал. Просто пропадал под водой у одного берега, и через очень долгий промежуток времени появлялся у другого берега. Мы гадали, что он ходит по дну ногами. Во время купания играли в салочки-догонялки, кидались друг в друга найденными на дне мидиями.

Летом мы удили рыбу. На Михайловском пруду ловились бычки и караси. На Плотине клевали караси и огольцы. Огольцы - очень интересная рыба, она с усами, когда её подцепишь - сопротивляется, тащится очень тяжело. А на вновь построенной в Каменке глубокой второй Плотине, где было много ключей, и вода была холодной, почти проточной, ловились даже окунь и плотва.

В конце лета, когда поспевала картошка, мы ходили в лес. Шли мимо чужих огородов и палкой накапывали ровных клубней. В лесу разводили костёр, и пекли картошку в углях. Однажды в таком походе я из рогатки подстрелил птичку. Она была маленькая, с воробья, но Лёша Бизюков быстро её ощипал и зажарил. Жареную дичь разделили на всех. Мне, как охотнику, достался кусочек побольше.

Осенью ходили за грибами. Выходили рано, ещё затемно. Первый вставший будил свистом следующего. Дальше будили по очереди остальных. К нашему дому, стоящему на выходе из поселка, подходили в последнюю очередь. Мы, подготовив одежду и корзины с вечера, вставали и собирались очень быстро. Чаще всего ходили пешком в дальний большой лес за деревню Жилино. Шли напрямик мимо Михайловского пруда, Андреевки, Голубого. Когда проходили мимо старого Голубовского кладбища с большими металлическими крестами - было немного страшно. На колхозном поле перед лесом ели горох или молодой, казавшийся нам необычайно вкусным кормовой турнепс. К лесу подходили, когда начинался рассвет. На опушке ждали, когда окончательно просветлеет в лесу, и начинали сбор грибов. К полудню с тяжёлыми корзинами выходили из леса на Пятницкое шоссе и обратно домой ехали уже на автобусе.

Зимой играли в хоккей на льду прудов. Зимы были морозными, лед вставал уже в начале ноября, к осенним школьным каникулам. И мы все дни также с утра до вечера резались в хоккей. На пруд приносили с собой из дома большие деревянные лопаты и дружно расчищали лед после обильных снегопадов. Коньки были не у всех, большинство ребят играли в валенках. Клюшки были самодельные, настоящая клюшка из магазина была дороговата. Футбольный вратарь Толик был также и хоккейным вратарем. Он мастерил на валенки самодельные щитки.

Был период, когда мы все увлеклись рогатками. Из них мы стреляли по птичкам и просто соревновались на дальность или на меткость стрельбы. Рогатки бывают двух видов: для стрельбы камнями и для стрельбы проволочными пульками.

Изготовление рогатки, стреляющей камнями, начинается с рогатульки. Для нее надо в кусте ольхи или в маленькой рябинке найти разветвление веток, напоминающее букву Y, причем верхние рога будущей рогатульки должны расходиться совсем немного. Уже по одному только виду рогатульки можно судить о профессионализме стрелка. Когда я вижу рогатку, у которой рога расходятся широко – могу с уверенностью сказать, что ее изготовил «чайник». Концы рогатульки аккуратно закругляются, на верхней части рогов делаются засечки для фиксации резиновых жгутов рогатки. Вся рогатулька хорошо шлифуется, чтобы о шершавости не поранилась резина. Лучшая резина для рогатки – это обыкновенный медицинский резиновый бинт. В 60-х годах это был страшный дефицит! Владелец такого бинта был богач! Одного бинта хватало на изготовление десятков рогаток.

От бинта отрезается кусок необходимой длины, такой, чтобы при растяжении резины на полную силу получалось расстояние от вытянутой вперед левой руки до правого плеча. Далее его надо разрезать на четыре равные полоски, для двух рогаток. Это сделать очень непросто. Полоски должны быть ровные, без заусенцев, иначе при растягивании резина порвется. Для этого нужны очень острые ножницы и твердая рука. Полоски привязываются к рогам рогатульки, а с другой стороны крепятся к кожаному мешочку для помещения заряда. Для стрельбы подбираются ровные камешки круглой формы, чтобы в полете они сохраняли ровную траекторию. Наилучший заряд – это металлические шарики от больших подшипников. У нас в избытке были ровные стеклянные шарики, которые можно было найти на свалке около Андреевского завода стекловолокна.

Рогатка, стреляющая проволочными пульками, изготавливается из прочной проволоки, чтобы при растягивании резинки она не деформировалась. Лучшая резинка для такой рогатки – это круглая тонкая венгерка, которая использовалась в конструкторских наборах. В наше время венгерка тоже была страшным дефицитом. Венгерка уникальна, она растягивается в 5-7 раз от начальной длины. У проволочной рогатки нет кожаного мешочка. Пульки для стрельбы представляют собой загнутый буквой V кусочек медной или алюминиевой проволоки.

Одно время мы увлекались самопалами.

Самопал устроен так. Ствол изготавливается из металлической трубки небольшого диаметра с толстыми стенками и тонким внутренним отверстием. Трубка сплющивается на одном конце, изгибается и пристраивается на ложе выпиленного из деревянной доски пистолета. К проделанному в основании трубки отверстию подводится скрепка с остро заточенным концом. Из проволоки мастерится курок, который связан с бойком, сделанным из пряжки от ремня. Получается настоящее оружие.

Работает самопал так. Трубка в несколько приемов набивается серой, снимаемой со спичек. Каждая порция серы трамбуется шомполом, сделанным из жесткой проволоки подходящего диаметра. Затем шомполом в трубку забивается пыж из ваты, затем заряжается отрубленный зубилом кусочек гвоздя в качестве пули, затем забивается второй, окончательный пыж заряда. На отверстие трубки направляется скрепка. Нажатием на курок боёк, взведенный на резинке, освобождается и с силой бьет по скрепке. От удара сера взрывается, раздается громкий выстрел, пуля с силой вылетает из трубки-ствола. Если серы достаточно много, то убойная сила самопала достигает такой силы, что пуля пробивает толстую доску.

Самопалы - очень опасное оружие. От большого количества серы может разорваться трубка. Может также случиться непроизвольный выстрел во время зарядки пистолета. Но нам несчастий, слава Богу, удалось избежать.

Еще мы делали взрывы с помощью карбида, который добывали на стройке. В бутылку или банку насыпаешь кусочки карбида, наливаешь воду, быстро-быстро плотно закупориваешь бутылку. Не медля ни секунды разбегайся в разные стороны, прячься и жди взрыва! При соединении карбида с водой выделяется много газа, который с громким взрывом в куски разрывает закупоренную бутылку. Если взрыв задерживался, через минуту-две мы с опаской возвращались к бутылке: или пробка не выдержала и выскочила, или карбид попался плохой. Однажды так при возвращении взрыв раздался с опозданием, и подлетевшая вверх бутылка ударила прямо в лоб Борису. У него между глаз мгновенно вырос огромный синяк-пирог. Чуть не случилась беда.

К концу 60-х годов наша Ворошиловская команда стала распадаться. Ворошиловские ребята подросли. Закончив восьмой класс, они пошли учиться в ПТУ, чтобы приобрести рабочие профессии слесаря-инструментальщика, токаря, фрезеровщика. На смену футбольному мячу пришли портвейн, «восьмерка» и «три блатных аккорда» на гитаре. Вечером ребята компанией выходили к Михайловскому пруду и Ленечка Бизюков звонко и пронзительно пел:

А я не верю, я не верю, я не верю,

Что глаза твои обман, а губы яд.

А я не верю, я не верю, я не верю,

Про тебя о чем ребята говорят.

В ответ на песни к ребятам приходили девчонки из соседних деревень Андреевки и Михайловки.

Прошло еще несколько лет. Ребята отслужили в армии, женились, и стали успешно работать на Зеленоградских заводах. Примечательно, что Толик женился на андреевской девчонке, а Коля Яковлев выбрал себе молодую девчонку из Михайловки – это были именно те девчонки из их юности.

Так закончилась история нашей Ворошиловской команды.

9. Эпилог

В 1970 году я закончил Крюковскую восьмилетнюю школу. Вместе с этим событием закончились 60-е годы моего детства. Впереди меня ждала большая взрослая жизнь. Но это уже тема других рассказов…

А Крюково давно уже нет. Его беспощадно поглотил Зеленоград, город-космополит, использующий в названиях районов и домов только цифры: 12-й микрорайон, 846-й корпус... Даже названий улиц нет!.. От имени поселка осталось только название административного округа столицы. И ныне уже покойный главный архитектор Зеленограда Покровский, при строительстве города жесточайшим образом уничтожавший малейшее упоминание о Крюково, наверное, уже отвечает перед Всевышнем за свою непримиримость к нашей истории.

Сегодняшние руководители города, мигранты из разных городов и весей, словно понимая неотвратимость наказания за преступное уничтожение исторической памяти, хватились и пытаются присваить улицам и районам города, имеющим только номера, старые исторические названия: «Быково болото», «Бочаров ручей», «Каменка», «Александровка», «Михайловка», «Силино», «Матушкино»... Но названия эти не приживаются, потому что от прошлой жизни, увы, не осталось никаких следов…

И только мы, немногие старые жители, гуляя по Зеленограду, по мелким, не заметным другим жителям города деталям узнаем знакомые с детства места.

Берега Михайловского пруда сейчас обустроены. Но сам пруд обмелел и зарос тиной, в нем сейчас не искупаться.

Вот сосна, на которой однажды ворона свила гнездо и с раннего утра начинала громко каркать, не давая нам спать. Вот здесь была канавка, на которой я в начале лета набирал горстку маслят, а вот под той старой березой каждый год вырастал подберезовик. С сожалением отмечаю, что на березе уже нет скворечника, с полочки которого мне пел скворец, когда я прохладным весенним утром шел в школу.

А вон там, на высоком месте, на пересечении бывших улиц Октябрьская и имени 2-й Пятилетки стоял огромный дуб, рядом с которым ютился старинный дом с мезонином. Красавец дуб был знаменит на всю округу! Не пожалел Покровский и эту достопримечательность…

Вот здесь был колодец. Когда августовским утром спускаешься от него по тропинке вниз с полными ведрами воды, то медленно погружаешься в розовый на солнце туман. А вот здесь, прямо на месте этого подъезда большого четырнадцатиэтажного дома было то самое незабываемое крыльцо нашего дома. А ель, сквозь ветки которой пробивался солнечный свет на наше крыльцо, и в дупле которой жили большие рыжие муравьи, к сожалению, не сохранилась.

Так я бреду, и мне снова вспоминается детство 60-х, самая счастливая пора моей жизни. Стоит только закрыть глаза…

Октябрь 2012